С начала второго дня маневров прошло почти две стражи. Об этом Уршу громко заявлял его живот. Кроме воробья, которого удалось сцапать на Колючке, есть можно было только припасы из вещмешка - полоски сушеного мяса, сухие же лепешки.

Воды в бурдюках оставалось всего на четверть. Но к ней прикасаться нельзя до смены караула. Вот тогда все попьют, отдохнувшие - на пост, а снаги побегут к роднику и наполнят пустые. Урш стал десятником потому что сам понимал и мог вколотить понимание остальным.

И горлодера на посту их сотник не жаловал. Потому и занимал всех уруков поручениями - частокол длинных пырял подправить, ров углубить, каменюки-торогов травой обложить, чтобы сильнее на валуны походили. Все, кто не на карауле, усердно точили ятаганы, крепили наконечники швырялам, раскладывали их удобно по счету и по колчанам.

Но долгое ожидание все равно давило и плохо сказывалось на дисциплине.

Немного оживили лагерь два торога. Земля тряслась, как они топали! Спустились с Колючки и поперли наперед прямо сквозь костры с почти готовой похлебкой. Уруки Нашта тогда дежурили, еле успели спасти обед! Два котелка пролилось, говорят.

Живот заурчал, Урш с тоской вспомнил о том обеде.

А дозорные видели зарево на западе. И ветром горелым тянуло.

Пора сменяться, вот уже сотник дал команду выступать. Урш потянулся к бурдюку и отпрянул.  Перед мордой промчалась мышь-вестник с зажатым в лапах пыргымом. Ловко увернулась от лап, взвилась свечкой в вышину. Брошенный свиток стукнул Шнарра по макушке.

Что-то сразу неуловимо изменилось в настроении лагеря. Ругнувшись, сотник развернул послание... Неуловимое напряжение обрело форму приказа:

- Сотня! ГОТОВНОСТЬ!

Урш подумал и все-таки взял свой бурдюк. Готовиться, так готовиться.